Пришёл на Ваганьково, смотрю на памятник. Не нравится. Герой на расстреле. Опутан по рукам и ногам, с непреклонным лицом. Что слышится, когда глядишь!
Врагу не сдается наш гордый «Варяг».
Но, помилуйте, какой враг! Какой «Варяг»! Какие путы! Баловень неслыханной прижизненной славы, предмет всеобщего восторга и поклонения, объездил Европу, пел в США и Канаде, был на Гавайях, первый актёр знаменитого театра...
Ну, не издавали при жизни — да так ли уж к этому стремился! Да очень ли от этого страдал! А миллионы километров его записей — это ли не тираж! Ну, конечно, мешались чиновники, где с визой, где с концертом, — но ведь не травля же, не облава, даже не драка, чего там. Не был он мучеником, не был страдальцем, а вот балагуром, клоуном, насмешником — был, что довольно трудно предположить, глядя на памятник. И лицо какое-то слепое. И непреклонность картинная...
Но тут я понял: эта бронза воплощает героический миф, народное представление. Ведь и сам Высоцкий всегда хотел быть победителем. В песнях слышно, как хочется ему, как нравится быть сильным, жестким, уверенным, твердо знать, чего хочешь, чего не любишь. Преодолеть все и добиться, во что бы то ни стало. Эта интонация у него повторяется, варьируется... кажется, что ему необходимо это постоянно доказывать — себе! Или нам! Значит, не так уж и силен, что ли! Не так уж уверен!
И тут вдруг я еще понял: какую строку, какой исступленный стих хотел изваять скульптор:
Рвусь из сил и из всех сухожилий...
(А получилось: врагу не сдаётся...)
О, какая маета, какая неутолённость колобродила в человеке, водила, гоняла, давила! Вдруг сошлись в нем одном и горьковские босяки, и гоголевские бурлаки с бурсаками, и наши нынешние — кто! Почему-то лезут в голову моряки Конецкого и Жеглов. Сошлись и загудели, загуляли, забедо курили. А потом и заплакали:
Э-эх, раз!..
Да ещё раз!..
Ощущение бестолковости, какой-то душной абсурдности существования:
Где-то кони пляшут в такт
Нехотя и плавно...
Скука, надоело... '
А под горою вишня...
Ложь, бессмыслица...
И ни церковь, ни кабак —
Ничего не свято...
И уж конечно:
А в конце дороги той — плаха с топорами.
Вот оно, что спето им от всех от нас, российских людей — любого чина и звания. И как же было душе не отозваться на эту песнь, на этот взвой, раздавшийся так мощно и истово:
Нет, ребята, всё не так!
Всё не так, ребята!
Мне эта нота слышна во всякой его песне: и в самой «победительной» (особенно в тех местах, где о цене, о риске), и в самой скоморошьей.
Нота трагическая, так как ощущение напрасности, неприложимости сил при их избытке — трагично. Поэтому всякая его песня никогда не пуста.
Самые лёгкие, дурашливые, побасенные или фокстротные его вещи — это богатырская забава, упражнение для мускулов, назначенных совершать подвиги. Оттого в этих вещах и слышна порой чрезмерность, похожая на неуклюжесть.
...Да, представляю себе, как нелегко, неуютно с ним близким, даже самым любимым, а может быть, им-то особенно.
«...Он, мятежный, просит бури» всегда — потому что лишь тогда и ощущает себя парусом, когда наполнен упруг и мощен, как же ему без бури!
Потом вспомнил, что собирались водрузить метеорит, выразить необычность... инопланетность? Какая там инопланетность! Тем более иноземность...
Потом пошел к Есенину, там новый памятник, сахарный какой-то. Сначала подумал: «Уж лучше так: простое внешнее сходство». Но все равно чувство некоторой обиды... Нет, ребята, все не так...
Бог мой! А сегодня-то: уже где бы только он не побывал! В каких бы только фильмах не отснялся! А какие песни бы...
ЮЛИЙ КИМ

ЛЗГ, 2.03.88

Запись 1967 г., кроме: "Москва-Одесса", "Иоги", "Вариации на цыганские темы" - 1968, "Татуировка", "От скучных шабашей", "Странная сказка" - 1972-1974